Легенда о Побратиме Смерти - Страница 66

— А не сочтут они себя оскорбленными, когда ты поставишь меня вожаком?

— Придется рискнуть. Пойдем со мной — они ждут нас.

Барцай был в бешенстве, но скрыл свой гнев, глядя, как Кзун выводит воинов за ворота. Боль в груди опять донимала его — верхние ребра точно стиснули тугим железным обручем. Он так хотел, чтобы к водоему послали его. Там много троп для отхода. Он и его люди дрались бы отважно, но могли бы и отступить в случае нужды. А теперь он заперт в этой развалине, громко именуемой крепостью.

— Пойдем, надо поговорить, — сказал ему Талисман, и боль кольнула Барцая с новой силой.

— Поговорить? Довольно с меня разговоров. Не будь наше положение таким отчаянным, я вызвал бы тебя на бой, Талисман.

— Мне понятен твой гнев, Барцай. А теперь послушай меня: от Кзуна при осаде не было бы никакой пользы. Я видел, как он мечется по двору и как у него всю ночь горит фонарь. Он и спит под открытым небом — ты заметил?

— Да, он с причудами. Но почему ты доверил ему моих людей?

Талисман подвел Барцая к столу под навесом.

— Я не знаю, какие демоны владеют Кзуном, но видно, что он боится тесного пространства. Он не любит темноты и избегает замкнутых мест. Когда начнется осада, мы все окажемся заперты здесь. Это, мне думается, сломило бы Кзуна. Но он боец и будет защищать водоем, не щадя жизни.

— Я бы тоже не щадил жизни, — сказал Барцай, не глядя Талисману в глаза. — Как и всякий другой вожак.

— У всех у нас свои страхи, Барцай, — мягко сказал Талисман.

— Что это значит? — покраснел Барцай, с беспокойством заглянув в темные, загадочные глаза Талисмана.

— Это значит, что будущее страшит и меня. То же относится к Квинг-чину, Лин-цзе и всем остальным. Никто из нас не хочет умирать. Вот почему я так ценю твое присутствие здесь, Барцай. Ты старше и опытнее, чем прочие вожаки. Твое спокойствие и твоя сила очень пригодятся нам, когда придут готиры.

Барцай вздохнул, и боль немного отпустила.

— В твоих летах я проехал бы сотню миль, лишь бы сразиться в этом бою. Но теперь я чувствую на шее холодное дыхание смерти. И это превращает мои кишки в воду, Талисман. Я слишком стар, и лучше, если ты не будешь чересчур на меня полагаться.

— Ты ошибаешься, Барцай. Только глупцы не ведают страха. Я молод, но хорошо сужу о людях. Ты будешь стоять твердо и вдохновлять воинов вокруг себя. Ведь ты надир!

— Я не нуждаюсь в красивых речах. Я знаю свой долг.

— Это не просто речь, Барцай. Двенадцать лет назад, когда Спинорубы налетели на твое селение, ты ворвался к ним в лагерь с двадцатью людьми, обратил врагов в бегство и отобрал назад всех угнанных коней. Пять лет назад тебя вызвал молодой воин из Одиноких Волков. Ты получил четыре раны, но все-таки убил его. А потом сел на коня и уехал. Ты настоящий мужчина, Барцай.

— Как много ты обо мне знаешь, Талисман.

— Вождь должен знать своих людей. Но о твоих подвигах я узнал только потому, что твои воины хвастались этим.

— Я не подведу, — усмехнулся Барцай. — А теперь я должен вернуться к работе, иначе мне не на чем будет стоять!

Талисман улыбнулся, и старый воин ушел. Тут из гробницы вышел Носта-хан, и хорошее настроение Талисмана мигом улетучилось.

— Там ничего нет, — сказал шаман. — Мои чары оказались бессильны. Возможно, Чорин-Цу ошибся и камни спрятаны не там.

— Глаза здесь, но они от нас скрыты. Дух Ошикая сказал мне, что их суждено найти чужеземцу.

Носта-хан сплюнул в пыль.

— Сюда как раз едут двое — Друсс с поэтом. Будем надеяться, что один из них и есть избранник.

— Зачем Друсс едет сюда?

— Я сказал ему, что Глаза излечат его друга, которого ранили в бою.

— Это правда?

— Правда, да только он их не получит. Думаешь, я отдам священную реликвию надиров в руки гайина? Нет, Талисман. Друсс великий воин и пригодится нам в предстоящей битве, но потом его нужно будет убить.

Талисман пристально посмотрел на маленького шамана, но промолчал. Носта-хан сел за стол и налил себе воды.

— Ты говоришь, что в гробу лежит лон-циа?

— Да. Серебряный.

— Странно. Гробницу разграбили еще несколько веков назад. Почему же воры не взяли серебряный медальон?

— Он был спрятан у Ошикая на груди, под рубашкой. Возможно, они его не заметили. А потом рубашка истлела, и я его нашел.

— Гм-м, — недоверчиво протянул Носта-хан. — Я думаю, лон-циа был заговорен, но со временем чары развеялись. — Сверкающий взор шамана впился в лицо молодого воина. — Поговорим теперь о девушке. Она не твоя, Талисман, она обещана Собирателю, а не тебе. От него в будущем произойдут великие мужи. Зусаи станет его первой женой.

Желудок Талисмана точно стянуло узлом, и он сказал гневно:

— Я не желаю больше слышать твоих предсказаний, шаман. Я люблю ее, как жизнь. Она моя.

— Нет! — прошипел Носта-хан, подавшись к нему. — Благополучие надиров должно быть для тебя превыше всего. Хочешь ты увидеть приход Собирателя? Тогда не мешайся в его судьбу. Он где-то там, — шаман махнул худой рукой, — человек, которого мы ждем. И нити его судьбы переплетены с судьбой Зусаи. Ты понял меня, Талисман? Она не твоя!

Молодой надир видел злобу в глазах шамана — но он видел там и страх. Старик в своем рвении превосходил даже Талисмана, посвящая свою жизнь единственной цели: приходу Собирателя.

Точно камень лег Талисману на сердце.

— Я понял тебя, — сказал он.

— Хорошо. — Маленький шаман успокоился и стал смотреть, как воины трудятся на стенах. — Внушительное зрелище. Ты хорошо поработал.

— Ты останешься здесь на время боя? — холодно осведомился Талисман.